Одно "возьми" лучше двух "я отдам"

Если к серому цвету щедро добавить перламутра, и еще несколько оттенков насыщенно-голубого, мы получим цвет неба, который чаще всего бывает над западным побережьем острова Ванкувер. Больше всего, оно напоминает невероятных размеров картину, написанную акварелью. Все оттенки и полутона мягко перетекают и меняют друг друга, почти никогда нет резких контуров. А самыми очерченными фигурами на его фоне возникают орлы и вороны, безраздельно царствующие в нем.

Под шатром этого неба люди тысячелетиями проводили свои древние обряды. И очень важно было к ним правильно подготовиться, чтобы церемонии проходили по всем надлежащим канонам.

Вот,  в деревне происходит значимое событие - в жизни семьи или целого племени. Связанное с индивидуальными событиями, или с циклами и ритмами сезонов. Большое и затрагивающее жизнь всех, или относящееся только к одному человеку, паре, семье. Важно то, что любое такое событие требует проведение ритуала-церемонии. И, главной церемонией для этих мест является Потлач.

Назначается дата Потлача, на который приглашаются другие семьи, кланы, иногда - жители других деревень. Если событие очень значимое (свадьба, смерть), а герой события - весомая и уважаемая фигура, приглашаются представители других племен. Все обставляется очень пышно. Готовятся угощения, соответствующие поводу. Извлекаются ритуальные одежды и маски духов семьи и племени. Именно они сыграют одну из главных ролей в церемонии - ритуальном танце Потлача. К ним добавляются украшения и обереги. За несколько дней до события особое внимание уделяется снам и видениям. Они могут дать ценные подсказки относительно хода церемонии. Ведь у эко-цивилизаций вера всегда была живой. Она постоянно черпала поправки и дополнения из снов и видений.

Наступает назначенный день. Люди прибывают на церемонию, ощущая всю значимость и весомость этого события. Их гостеприимно встречают хозяева. Двери длинных деревянных домов, обрамленных резьбой и тотемными столбами, распахнуты настежь. Люди останавливаются перед тотемами, чтобы почтить уважением род принимающих их хозяев - на столбах в виде резных изображений перед ними предстает вся генеалогия рода. Все животные - предки и покровители - взирают сквозь лики столба, одобряя происходящее. Все рассаживаются на шкурах, разбросанных на полу. И начинается действо.  

А начинается оно очень издалека. Ведущий церемонии рассказывает, почти поет, древнюю историю о далеком первом Потлаче. О том, как это все начиналось. Под ритмичные удары барабанов появляются первые танцоры. Их лица закрыты масками. И они - уже не они. Они есть те, кого изображают. Они - живой миф, неиссякаемая энергия вечной истории, которая питает смыслом, одухотворяет жизнь этих людей. Все погружаются во внутреннее со-движение, и клубы дыма от центрального очага искажают контуры лиц-масок, создавая дрожащее и торжественное ощущение того, что духи умерших предков здесь, рядом.

Танец длится долго. От нескольких часов, до суток. Когда он заканчивается, начинается раздача даров. Хозяева одаривают своих гостей. Они раздают им все то, что было накоплено ими за минувший год, или несколько лет. Гости с благодарностью принимают дары. А после наступает один из самых торжественных моментов. Церемония переходит к этапу словесного Благо-Дарения. Главная фигура от принимающей стороны начинает произносить слова благодарности и просто хвалебные слова всем гостям по очереди. Это - наиболее строгая часть церемонии, которая должна выдерживаться в рамках всех канонов и правил. Гости слушают, принимающе кивают головой, и не торопятся говорить поспешное и краткое “спасибо”. Наступит и их черед. Быстро поблагодарить в ответ - нарушить извечный ход обряда. А, вот, когда их черед наступает, молчать нельзя, медлить нельзя. Обратный поток словесного Благо-Дарения должен завершить церемонию, утвердив непоколебимый Порядок Баланса.

Когда Потлач был запрещен, прибывшие на северо-американский континент европейцы на самом деле наложили табу на древний закон Благо-Дарения, на его обязанность Одаривать. Да, европейцам трудно было принять в такой вопиющей очевидности уходящий в глубину веков Порядок, который во многом руководил жизнью и их предков тоже. А индейцам трудно было принять и понять, что плохого в их освященном веками обычае. Но индейцы - Нутка, Салиши, Квакиутли, Хайда - люди эко-системы. Они приспосабливаются и вписываются в окружающую среду. Они начали принимать христианскую веру и маскировать Потлач под акты благотворительности. Они разносили во времени церемонию и процесс одаривания (по совету одного смышленого ванкуверского адвоката китайского происхождения). И, когда полиция получала сигнал о проведении церемонии и прибывала на место, они не могли ничего предъявить индейцам, потому что те не раздавали свое имущество. Но, чуть позже, полиция могла задержать индейца, везущего свое добро в соседнюю деревню. И такой индеец мог объяснить полиции свое поведение христианским милосердием и желанием помочь людям, пополнив их припасы перед зимой. Так или иначе, Потлач вернулся в свои права на Тихоокеанском побережье.

И нам совершенно понятно, что происходило с европейцами, не принимающими этот обычай. Но, это рождает вопросы другого рода. Почему, на основании чего, несмотря на общность для всех культур закона Благо-Дарения, невзирая на утверждаемую им Обязанность одаривать, дарить, давать, у многих представителей западной культуры, у нас с вами, могут возникать индивидуальные сложности и запреты в обмене, один из которых - Не давать? Почему многие люди с трудом могут выразить свое позитивное отношение к другим, испытывая, при этом, к ним симпатию? Почему многие говорят комплименты, смущаясь? Почему некоторым сложно искренне, щедро и свободно похвалить другого? Ведь, это древнейшее свойство и потребность нашей Первозданной Души - одаривать, давать. Оно существовало и  существует для того, чтобы возникала связь, возникали отношения между людьми. Возникали там, где не было никаких оснований для связи. И когда отношения рождаются, то почему в них начинают работать эти табу?

Прекращаются отношения - прекращается обмен. Мы уже ничего не можем взять друг у друга, и ничего не можем друг другу дать. Можно сказать, что отношения перестают дышать. А, бездыханные отношения не могут существовать.

Но часто бывает так, что мы испытывает трудности и в живых отношениях. Порой, нам сложно брать что-то у наших любимых. И мы стремимся только давать, говоря, что нам самим ничего не нужно. Или, наоборот, легко берем, не давая ничего взамен. Не из злого умысла. Просто, потому, что так получается. Тогда, дыхание у таких отношений становится затрудненным. И, самый большой подвох заключается в том, что мы, попросту, этого не замечаем, мы привыкаем к такой среде обитания. То, что мы не дышим полной грудью, становится нашей обычной реальностью. Хотя, подспудно, мы чувствуем, что что-то не так, испытывая то неудовлетворенность, то чувство вины, то раздражение.

“Мне от тебя ничего не нужно”, “Ну, что ты мне можешь дать?”, “Как всегда, от тебя ничего не дождешься!”, “Я сама справлюсь со всем, не надо мне помогать”,  “Ты же знаешь, не могу я говорить всякие эти дурацкие нежные слова”, “Я тебе и так показываю, что тебя люблю, я деньги в дом приношу. Этого что, мало?”
Эти, и многие другие, фразы - признаки рваного дыхания отношений. И все они созвучат с двумя запретами в обмене - Не брать и Не давать.

Поиск ответа на вопрос, где лежат глубинные корни этих запретов, особенно, запрета “Не давать”, снова уводит нас в далекое прошлое, когда закон Благо-Дарения проявлялся во всей своей абсолютной власти. Следуя за туманными тропами нашей Первозданной Души, слушая песни мест, где она бродит, сплетая в кружевной узор тысячи историй и образов, мы снова оказываемся на обдуваемом холодными ветрами побережье Исландии. Там, в порывах этих просоленных ветров, опять слышится голос древней Эдды.

В далекие времена существовали разные наказания за тяжелые проступки. И, смерть не была самым страшным из них. Самым страшным было изгнание, когда нарушитель должен был оставить свой народ, свое племя, свою родину. Ему отказывали в связи и обрекали на жизнь без корней.

Но, существовала смягченная форма этого наказания. Нарушитель оставался среди своего народа, но НИКТО не имел права НИЧЕГО ему давать. Абсолютно ничего. С ним нельзя было разговаривать, в отношении него нельзя было проявлять гостеприимство, и, тем более, ему нельзя было ничего дарить. Так могло продолжаться долгое время. До тех пор, пока кто-то из очень уважаемых людей публично не дарил ему какой-нибудь  предмет. После этого табу “Не давать” снималось, и нарушитель обретал прежние права. Эдда повествует нам, что этот закон был тверд и непреклонен, и не мог быть никем нарушен.

Не давать, не дарить, но и не прекращать связь  - выражение особого отношения. Это показать, продемонстрировать и дать отчетливо понять другому - тебя нет, не существует для нас (для меня). И перестал ты существовать, потому что ты плохой, потому что совершил дурной поступок или поступки.

Это настолько глубинная вещь в нашей душе, что мы часто не замечаем ее в нашей повседневной будничной жизни. Школьные бойкоты - отголосок древнего способа наказания виновных. Наказание молчанием, скупые слова и холодные интонации в сторону “провинившегося” - его фрагменты.

Но, бывают более замысловатые и, одновременно, более будничные  сюжеты. Представьте себе семейную ситуацию, в которой папа с мамой в ссоре. И, мама, например, сильно обижена на папу. Она намерена быть непреклонной и чувствует на это полное право. Папа хочет прекратить конфликт. Он возвращается с работы и приносит маме букет цветов. Он протягивает ей букет, но мама непреклонна. Она твердо и уверенно отвергает его. Или, принимает, холодно сказав “спасибо”, откладывает его в сторону, демонстративно продолжая заниматься своими делами. За этой сценой внимательно наблюдает их маленький сын, ничего не понимая, но чувствуя, что что-то не так. Папа явно расстроен. Вот он замечает сына. “Иди ко мне, малыш, ты соскучился?”, - говорит он. Малыш, расслабившись, улыбается ему в ответ, кивает головой и уже готов прыгнуть в отцовские руки. Но, тут строгий голос мамы велит ему немедленно идти мыть руки, потому что пора ужинать, а перед этим, непременно, убрать после себя игрушки. Мальчик застывает в нерешительности. Папа тоже. И, для завершенности картины звучит окончательная мамина фраза: “Я тебе что сказала! Немедленно”. Ведь, папа поступил плохо. И НИКТО не должен ему НИЧЕГО давать.

Если такие ситуации повторяются часто, то у ребенка может возникнуть стойкое ощущение, что выражать свое хорошее отношение к отцу - это плохо, потому что мама начинает сердиться. Но, он одинаково любит обоих родителей. И показывать свою любовь к маме, но, не показывать к отцу, ощущается им, как что-то очень плохое и неправильное. Не на уровне мыслей, а на уровне состояния, в котором есть большая примесь чувства вины. И он находит выход - никому не показывать свое хорошее отношение. Это хоть какое-то решение, которое на время облегчает ситуацию.

Продолжим нашу фантазию. Предположим, мама часто обижается на папу. Предположим, папа часто (первое  время) пытается, снова и снова, исправить ситуацию, предлагая маме что-то - приятные слова, подарки, помощь, действия. Но, мама может быть крепка в обиде. И когда он пытается ее обнять, она отстраняется. Когда говорит теплые слова - ухмыляется. Когда извиняется - отвечает, что слышала уже не раз... У их сына, наблюдающего это, постепенно возникает образ того, что давать что-то кому-то - бессмысленно. Не примут. И, еще, болезненно. Он же видит, как меняется выражение папиного лица.

Движемся дальше. Предположим, мама и папа решили, все-таки, развестись. И сделали это. Ребенок, как у нас обычно принято, остается с мамой, которая продолжает обижаться на папу. И, теперь, имеет, с ее точки зрения, полное право это делать открыто. А если папа был инициатором развода, то, тогда, это право подкрепляется ощущением своей абсолютной правоты. Любое упоминание сына об отце делает ее лицо каменным. Если это происходит часто, то на свои просьбы ребенок может получить - иди проси у своего папочки. И древний голос Эдды, и нашего языческого прошлого, прорывается в повседневность сегодняшнего дня. НИЧЕГО не давать нарушителю. Он поступил плохо, и нет ему прощения.

Очень часто, в роли таких нарушителей в нашей культуре оказываются именно мужчины. Очень часто, именно по отношению к ним дети должны выполнять древнее табу на одаривание нарушителя. Я знаю женщин, которые, пережив развод, через много лет могут открыто и жестко говорить своим, уже взрослым, детям, что они должны быть на их стороне. И это всего лишь в ответ на упоминание об их отце.  Я знаю женщин, у которых при вопросе об отцах их детей, с которыми они в разводе много лет, появляется неизменно презрительная гримаса.

Ко мне однажды пришла женщина по поводу своей младшей семилетней дочери. По ее мнению, дочери нужны были занятия с психологом. Какая-то она вялая, неактивная, рассеянная. Когда я начала задавать вопросы о том, что конкретно не в порядке, выяснилось, что объективно - все хорошо. У девочки нормальная успеваемость, есть друзья, она занимается дополнительно разными предметами. Но, характером она похожа на отца. С которым мама в разводе более десяти лет. Когда я начала расспрашивать об отце, эта женщина, приняв презрительный вид, сообщила мне, что он (бывший муж), ее совсем не волнует, и она давно его простила, и она совершенно с ним не общается. А все вопросы необходимых коммуникаций - отдать дочь отцу на выходные, забрать деньги - решает их старший сын, который совсем не похож на отца.
Нарушителям НИЧЕГО нельзя давать.

Возвращаясь к нашей фантазийной семье, которая в нашей истории уже успела развестись, мы понимаем, что самая сложная ситуация у ребенка. Не потому, что он несчастный и бедненький. А, потому, что он зависим. Я не буду здесь фантазировать о различных версиях его судьбы. Она может складываться по-разному. И таких версий и примеров в изобилии в любой работе Берта Хеллингера. Любопытных отправляю к этому, глубоко уважаемому мною, автору. Сейчас нас интересует только обмен и запрет ”Не давать”, возникающий в нем.

Если взять мальчика из этой семьи, то у него вполне может утвердиться этот запрет не только в сторону его родителей, но и других людей. И, возможно, он когда-нибудь услышит упрек от своей жены - ты мог бы, хоть иногда, говорить мне, что ты меня любишь. И ему будет очень сложно объяснить, почему он этого не делает. Ему будет самому сложно понять свои чувства и то, что, иногда, ему очень хочется это сделать, но, почему-то, слова не произносятся, и что-то его “сковывает”.

Но, может, этот парень вырастет и скажет своим родителям: “Спасибо, я взял все, что вы мне дали, и это навсегда останется со мной. А сейчас я оставляю вас в покое”. И оставит! И попробует рискнуть, одаривать других - своими чувствами, своими словами, своей любовью. Пусть, даже, некоторые не будут принимать то, что он им предлагает. Он встретит тех, кто примет его дары с радостью и благодарностью. Ведь никогда не поздно иметь счастливое детство, как сказал мудрый и хитрый Милтон Эриксон.

Как-то, одна женщина находилась в очень нелегком разрыве отношений. Еще не были произнесены самые последние и окончательные слова. Ни она, ни он не решались сказать их. Но, оба понимали, что день, когда они прозвучат, уже контурами проступает сквозь туман взгляда вперед. Обоим было нелегко, оба искали в глубине своего молчания остатки надежды. Не находили ее и ждали, что другой сделает окончательный шаг. В ее душе бездействие перетекало в отчаяние, а страх превращался в злость.
В один из последних дней их истории, они поругались - некрасиво, жестоко и безжалостно. Как часто ругаются не решающиеся расстаться люди. Оборвав себя на полуслове, она выбежала на улицу, предварительно громко хлопнув дверью. Она быстро шла по улице, как будто скорость могла отменить все сказанные ими слова, а ветер в лицо способен выдуть из ее головы мысли о том, что хуже, чем сейчас, быть не может, и что впереди ничего хорошего уже не будет. Свернув за угол, она резко с кем-то столкнулась и подняла глаза, готовая чертыхнуться и извиниться одновременно. Перед ней стоял не незнакомец. Она очень хорошо знала этого человека, потому что была в него влюблена много лет назад. Они изумленно смотрели друг на друга, и на их лица падали редкие капли  начинающегося дождя. Вдруг, он взял ее за плечи и сказал: “Ты же помнишь, что я тебя люблю? Помнишь, да?” Она кивнула. “Ну все, пока", - сказал он, и пошел по своим делам.
А она пошла по своим, зная, что все будет хорошо. Зная, что наступил момент сказать: “Ты мне дал очень много. И я взяла то, что могла взять. И этого достаточно. Теперь я иду дальше своей дорогой, а ты пойдешь своей”.